Взгляд, обращенный в прошлое (как собственное, так и общее с другими странами), стал в последнее десятилетие составной частью внешней политики России. И если в случае западноевропейских стран преодоление ими после Второй мировой войны тяжелого наследия прошлого, опирающееся на общие ценности свободы, демократии и прав человека, помогло не только улучшить их взаимоотношения, но и создать межгосударственные интеграционные структуры (Евросоюз, НАТО), членами которых стали исторические соперники и враги (Франция, Германия, Великобритания, Италия и т. д.), то нынешние отношения между Россией и некоторыми странами бывшего советского блока (так называемого «социалистического лагеря»), напротив, отмечены конфликтами и недоверием, в том числе из-за несовпадающих взглядов на историю.
Мирное сосуществование или война нарративов
Вполне естественно, что у отдельных народов имеются свои собственные исторические нарративы, собственная интерпретация исторических событий, в которые они, эти народы, были непосредственно вовлечены. Нарративы эти могут отличаться друг от друга, подчас весьма существенно. Это относится, прежде всего, к нарративам соседних наций, которые в силу сложившихся обстоятельств имели в прошлом сложные взаимоотношения, в особенности те из них, которые входили в состав общих государств, не будучи в них в равноправном положении. К примеру, нарративы об истории венгерского государства и интерпретации причин распада австро-венгерской монархии весьма различны у венгров и у словаков (а также чехов, румын, сербов и хорватов). Примеры несовпадающих исторических нарративов можно найти и у других народов.
Очень часто такие нарративы – как соседних, так и отдаленных наций – сосуществуют более – менее мирно, их взаимно-противоречивый характер не вызывает эскалации напряженности в межгосударственных отношениях, не приводит к открытым конфликтам. Что же касается отношений некоторых центрально-европейских государств с Россией, то как видно по последним событиям, здесь все по-другому. Возникает вопрос – почему? Ответ на удивление прост – потому что Россия сегодня является, пожалуй, единственным государством в мире, которое заставляет другие страны соглашаться с ее интерпретацией истории, с ее историческими нарративами, а если этого не происходит, то она давит на эти страны, угрожает им, а то и пытается их за это наказать.
Понятно, что такой подход вызывает несогласие в этих странах. Во-первых, потому что серьезные исторические исследования часто не подтверждают факты, выдвигаемые в российских нарративах, являющихся по сути дела мифами, а отнюдь не задокументированными и фактографически обоснованными свидетельствами о конкретных исторических событиях. А во-вторых, потому что эти нарративы противоречат официально принятым государственным доктринам тех или иных стран, как это недавно, к примеру, подчеркнули министры иностранных дел стран Центральной и Восточной Европы в совместном заявлении по случаю 75-й годовщины окончания второй мировой войны в Европе.
С кем воюем?
Официальная Москва до сих пор вела (или в настоящее время ведет) – с различной степенью интенсивности – «исторические войны» (или «войны памяти») с шестью странами – с государствами Балтии (Литвой, Латвией и Эстонией), с Украиной, Польшей и, в последнее время, с Чехией (вполне возможно, что в этом списке появится в ближайшее время еще и Болгария). Четыре из упомянутых государств были в разные исторические периоды республиками Советского Союза, два государства (а с Болгарией три) входили в советский блок (являлись членами СЭВ и Варшавского договора).
За сорок лет своего существования советский блок время от времени давал внутренние трещины, которые Москва в большинстве случаев пыталась заделать с помощью военных интервенций, прежде всего для того, чтобы спасти посаженные ею здесь коммунистические правительства и сохранить свое геополитическое доминирование (ГДР-1953, Венгрия-1956, Чехословакия-1968; коммунистический режим в Польше сумел подавить протесты граждан собственными силами в 1981 году).
В начале 1990-х годов, после народных антикоммунистических революций в странах Центральной и Восточной Европы, блок коммунистических стран распался. В результате поражения в холодной войне с Западом и последующего внутреннего обрушения Советский Союз также прекратил свое существование. Его исчезновение воспринимается в мире по-разному. Для многих это было освобождение народов (в том числе и народа России) от гнета тоталитарного режима. Нынешнее российское руководство во главе с Владимиром Путиным, однако, считает распад Советского Союза «величайшей геополитической катастрофой века», таким же образом воспринимает и поражение СССР в холодной войне. Кремлю трудно смириться с фактом, что после 40-летнего опыта с привнесенным с Востока коммунистическим порядком страны Центральной и Восточной Европы предпочли западную либеральную демократию и отвергли авторитаризм восточного типа.
Наступление в России авторитарного правления после короткого, менее чем 10-летнего демократического intermezzo правительства Бориса Ельцина, консолидация этого правления и имперско-реваншистские геополитические эксцессы российского государства (Грузия-2008, Украина-2014) подтвердили ex-post правоту позиций тех общественно-политических сил в странах Центральной Европы, которые помимо введения либерально-демократических режимов способствовали четкой ориентации на членство в ЕС и НАТО.
Фантом «крупнейшей геополитической катастрофы»
Если распад Советского Союза был «крупнейшей геополитической катастрофой века» (а это утверждение российского президента ныне превалирует в публичном, политическом и медийном дискурсе России), то все, что связано с СССР и его внешней политикой автоматически – с точки зрения Кремля – имеет положительное значение (установление коммунистических режимов в Центральной и Восточной Европе после второй мировой войны, создание «социалистического лагеря» под эгидой Москвы, попытки СССР сохранить единство «соцлагеря», включая военные вторжения в Венгрию в 1956 году и Чехословакию в 1968 году и т. д.), в то время как все, что вело к ослаблению СССР, к его распаду и к преодолению его наследия, является отрицательным и вредным (попытки ввести автономные реформы в социалистических странах, диссидентские и гражданские движения, падение коммунистических режимов в конце 80-х годов, установление демократии и вступление бывших социалистических стран в ЕС и НАТО).
Самоотождествление Кремля с наследием СССР посредством советской интерпретации исторических событий 20-го века, особенно в его второй половине, т.е. в период когда возник «соцлагерь», не могли не натолкнуться на принципиально иные нарративы, устоявшиеся в странах Центральной и Восточной Европы после падения коммунистических режимов. Сегодня это столкновение касается обстоятельств развязывания второй мировой войны, ее хода, окончательного разгрома нацизма и фашизма, разделения сфер влияния между Западом и СССР, установления коммунистических режимов и других последствий послевоенного порядка в Европе.
Все вышеперечисленное формирует некую историческую кулису, на фоне которой Россия ведет «войны памяти», и вполне понятно и даже логично, что именно страны Центральной и Восточной Европы становятся мишенями в этих войнах. Они – увиденные глазами сегодняшних правителей в Кремле – «сбежали» на Запад и таким образом окончательно похоронили тот торс, который остался после второй мировой воины от существовавшего в 30-е годы сталинского плана по освобождению Европы от капиталистического ига, которое должно было сопровождаться территориальной экспансией СССР на весь европейский континент.
Тщательный анализ заявлений и внешнеполитических шагов нынешнего российского руководства, особенно в контексте предшествующих исторических событий, позволяет сделать вывод о том, что в России в настоящее время у власти находится реваншистская корпорация, которая в геополитике наследует как Российскую империю, так и сталинский СССР (в обоих случаях речь идет о государственных образованиях, которые характеризовались внешней территориальной экспансией). Эта авторитарная корпорация враждебна либеральной демократии, отвергает проект европейской интеграции и считает Запад своим главным врагом. Цель этой корпорации – в максимальной мере ослабить последствия поражения СССР в холодной войне с Западом.
Может возникнуть вопрос – а не было бы для самой посткоммунистической России лучше и выгоднее извлечь из этого поражения максимальную пользу для себя, в частности благодаря участию в интенсивном сотрудничестве, партнерстве или даже в союзе с Западом. Судя по всему, нынешнее российское руководства такого рода вопросами вообще не задается. Один из способов, с помощью которых можно, по мнению Кремля, ослабить и смягчить упомянутое поражение – это как раз развязывание «войн памяти» с бывшими «братскими» странами или с бывшими союзными республиками, разжигание споров об отдельных событиях и конкретных исторических фигурах. Поэтому Россия и вступает в спор с Польшей о том, кто несет ответственность за развязывание второй мировой войны, и воюет с Чехией, чтобы сохранить памятник маршала Ивана Конева в Праге на его первоначальном месте, а также предотвратить открытие мемориальной доски, посвященной власовцам, погибшим при освобождении чешской столицы в мае 1945 года.
Эти «войны памяти», на самом деле, являются своего рода фантомными вспышками канувшей в Лету холодной войны. Кремль пытается довоевать эту проигранную войну спустя десятилетия после ее окончания, ведя ее против тех, кого он считает сегодня предателями, переметнувшимися на сторону врага.
Порочный круг советского наследия
О том как может выглядеть профессиональная «кухня» при подготовке мишеней для российских «войн памяти» свидетельствует стенограмма дискуссии историков, близких к российскому правительству, опубликованная журналом Россия в глобальной политике в начале 2020 года под заголовком «Историческая память – еще одно пространство, где решаются политические задачи». Это довольно странное чтение. В ходе дискуссии историки обсуждают, каким образом можно использовать исторические нарративы для дискредитации одного государства в интересах другого государства, какими конкретными интерпретациями можно воспользоваться для укрепления партнерств с теми или иными странами.
Стоит процитировать ту часть дискуссии, в которой ее участники рассуждают о том, как в 2020 году, в год празднования 75-й годовщины победы над нацизмом, можно продвигать советский нарратив о второй мировой войне в Европе, как это можно сделать в контексте нынешних отношений между отдельными зарубежными государствами со всеми их проблемами и нюансами. Рассуждая о том, что надо делать для продвижения российско-советской интерпретации начала второй мировой войны, доцент исторического факультета МГУ Федор Гайда предлагает вот что: «В плане выстраивания концепции нужно работать на контрасте (выявлять светлое и темное), чужие концепции – доводить до абсурда (благо, больших усилий тут не требуется)». И продолжает: «… есть противники, есть союзники. Главный козел отпущения у нас, получается, Польша. Если нам с евробюрократами нужно найти общего врага, наверное, Польша и будет первым кандидатом. Роль Польши, на мой взгляд, должна быть освещена наиболее выпукло, что сейчас и делается. Наш главный союзник – да, это Израиль».
От степени цинизма университетского историка просто захватывает дух. Проблемы, которые имеются в отношениях нынешнего польского правительства с Европейским союзом, хорошо известны, равно как и напряженность, которая наблюдалась в польско-израильских отношениях из-за критической реакции еврейского государства на польское законодательство, регулирующее исследования истории второй мировой войны. Эти проблемы, однако, имеют свою собственную содержательную сторону и динамику, они никак не связаны друг с другом и, более того, не имеют ничего общего с отношениями упомянутых двух стран, а также Евросоюза, с Россией.
В стенограмме дискуссии историков однако больше всего поражает, пожалуй, даже не этот цинизм, а ментальная и идейная пуповина, связывающая ее участников с до боли знакомым советским нарративом. Они не рассуждают о том, что пришла пора отказаться от всех этих «победобесных», истерично-торжественных нарративов, фактически восхваляющих советский режим и полностью противоречащих правде и человеческому измерению героизма, трагедий и преступлений, которые пережила Россия и ее граждане. В дискуссии они постоянно движутся по порочном кругу интерпретаций, которые даже с самыми благими намерениями не могут быть приспособлены к сегодняшнему дню, не говоря о том, что на таком основании в Европе вряд ли возможно построить прочные партнерства.
Дискуссия эта, помимо прочего, показывает, что нынешнее кремлевское руководство не планирует менять подход к интерпретации ключевых исторических событий 20-го века. А это значит, что «войны памяти» России с ее бывшими сателлитами, ныне свободными и демократическими государствами Центральной Европы, с большой долей вероятности будут продолжаться.
Григорий Месежников,
президент братиславского Института общественных проблем (IVO)
Эта статья опубликована в рамках проекта «Грамотность в Интернете для редакторов и администраторов публичных страниц в социальных сетях», управляемого iSANS и поддерживаемого грантом Международного Вышеградского Фонда. Статья также доступна на Reform.by. Англоязычная версия текста доступна на Visegrad Insight.
The article is available in English Russia’s Phantom Battles