Пройдя сквозь трехмесячный уличный протест, беларусские города в политическом смысле превратились в тлеющие торфяники, поскольку помимо уличного коллективного шествия, возникли десятки разных форм выражения несогласия: заявления об увольнении в знак протеста, запись видеообращений профессиональных сообществ, распространение бело-красно-белой символики, быстрая политизация соседских чатов в городских микрорайонах, однодневные забастовки, объединение людей вокруг проектов сбора помощи и юридической поддержки тем, кто попал под репрессии (BySol, Фонд спортивной солидарности и др.), беларусские музыканты записали более 200 песен протеста в этот период, «выстрелили» беларусские «новые медиа» — телеграм-канал Nexta обошел в два раза по численности подписчиков самый известный российский политический телеграм-канал Незыгарь. Солидарность журналистов с протестующими вызвала появление и других интернет-площадок, авторских телепрограмм на ютьюбе.
Произошло общественное пробуждение беларусских диаспор в Центральной Европе, а это — большие диаспоры. Это вызвало даже реакцию властей, Лукашенко запретил въезд в страну беларусским студентам из европейских вузов. Политическая эмиграция приобрела совершенно новый размах по сравнению с 2010 годом — и по численности, и по институциями, и по международному статусу.
В протестных акциях за три месяца по реалистичной оценке приняло участие около 1 млн граждан, консолидация охватила не только Минск, но другие крупные и малые города Беларуси.
Произошло невероятное по масштабам и темпу возникновение новой беларусской общественной среды. Протест по всему полю сохраняет общегражданский характер, не видно «партийных» групп — ни националистов, ни анархистов. Это протест семей, соседств, протест на уровне родства и дружеских связей.
Фигуры публичных лидеров у беларусов вызывают интерес не своими политическими заявлениями, а скорее как образы проявляемой обычной человеческой искренности и честности.
Светлана Тихановская, Мария Колесникова и даже Виктор Бабарико, несмотря на его высокий статус главы банка, а позднее Ольга Хижинкова (в прошлом «Мисс Беларусь», модель, а затем известная журналистка) или Елена Левченко (знаменитая баскетболистка) — все эти и другие люди, которые вовсе не планировали оказаться в молохе жесткой схватки с властью, вызывают симпатию миллионов людей, какую не вызвал бы ни один политик.
Что будет дальше?
Независимо от интенсивности уличных протестов, торфяник продолжит тлеть. У Лукашенко нет никакого предложения для беларусского общества, которое могло как-то смягчить фрустрацию от демонстративного насилия.
Конституционная реформа, проводимая силами чиновничества и депутатов Нацсобрания, не является формой «нормализации». В первую очередь потому, что никто из этих беларусских начальников в ходе трехмесячного кризиса не делал никакого шага навстречу протестующим. Таким образом, нет никакого посредничества между обществом и казенным планом реформы.
После того, как Лукашенко посетил СИЗО (10 октября), можно было осторожно рассчитывать, что он готов выпустить Виктора Бабарико с тем, чтобы тот занял позицию статусного фронтмена, который может маневрировать между элитой и той частью общества, которая вовлечена в протест. Или, например, выпустить Максима Знака и дать ему возможность действовать в этом же направлении — в сторону диалога. Но так не получилось. Весь следующий месяц после 10 октября происходило прямо обратное какому-либо «диалогу»: продолжились задержания и административные аресты, а использование «дружинников» привело к убийству Романа Бондаренко.
Лукашенко рассчитывает — и совершенно ошибочно — что беларусское общество после подавления примет ту же форму, в которой оно было до политического кризиса. И он будет иметь дело с 80% населения, относящегося к нему иронически, но занятого своей бытовой повседневностью, и 20% начальства, которое собирается на разного рода совещания — от горисполкома до Всебеларусского собрания.
«Я уеду в ту же Россию»
Но так не получится. Беларусское общество находится в таком состоянии, при котором нельзя за счет разного рода муляжей — «диалога» начальства с самим собой, «диалоговой» фирмы Воскресенского или административного сбора пожеланий к Конституции в академических институтах или профсоюзах — прийти к состоянию, в котором все будет «как раньше».
Лукашенко, судя по его большому, исчерпывающему описанию ситуации на встрече с журналистами 13 ноября, отказывается видеть, что беларусское общество в глубоком шоке от происходящего.
Причем в шоке не только те, кто протестует. Но и те, кто не выходит на улицы. И значительная часть начальства в том числе.
На этой пресс-конференции Лукашенко обронил фразу, значение которой он вряд ли ясно понял сам:
«Я уеду в ту же Россию, буду жить, работать, я, слава Богу, еще здоровый мужик».
Тут можно только в изумлении воскликнуть:
«Александр Григорьевич! Если глава государства публично сообщает о том, что продолжением своей жизни он видит жизнь и работу в другой стране, так ведь это просто призыв к собственной элите — бегите в Россию уже сейчас, а не когда туда поедет Лукашенко и вам уже будет поздно».
Лукашенко не в состоянии сделать предложение ни тем, о ком он говорит « я вскормил их собственной грудью» — т.е. новому беларусскому образованному классу, ни своему собственному управленческому классу. Одни убегут в Европу, другие в Россию. То, что делает Лукашенко сейчас, наносит непоправимый ущерб наиболее опытной, образованной и подготовленной для современной жизни части общества. Он своими руками — без всякого Гиркина — превращает Беларусь в аналог оккупированной части Донбасса. Он останется на тлеющем торфянике, с тяжело фрустрированным обществом и с опорой на «людей в балаклавах». Пока лишь эта перспектива прочитывается в его риторике.
***
Текст также доступен на Reform.by.